Я напоминаю себе, что все было не так, как я думала, и в комнате Рида не может быть никого, кроме него самого. Но когда я подхожу к двери, сердце продолжает бешено колотиться, а ладошки становятся мокрыми от пота.
– Рид! – зову я.
– В ванной, – отзывается его приглушенный голос.
Я с облегчением выдыхаю и поворачиваю ручку. В комнате темно, но из полуоткрытой ванной просачивается свет. Я просовываю голову в щель и ахаю.
Рид снял повязку, на раковине лежат окровавленные марлевые салфетки.
– Боже мой! Что случилось?
– Порвал несколько швов. Делаю перевязку. – Он бросает розовые бинты в мусорную корзину и прикладывает к ране чистую белую ткань. – Поможешь мне забинтоваться?
В ту же секунду я оказываюсь рядом с ним и, хмурясь, беру с тумбочки бинт.
– Как это случилось? Ты много двигался?
– Да не особо.
Я с подозрением смотрю на него. Это не отрицание, а отговорка.
– Лжец.
– Хорошо, я двигался, – неохотно соглашается он. – Подумаешь!
Его голубые глаза потемнели и затуманились. Он был внизу и бил по груше? Снова изводил себя до изнеможения из-за Брук? Отрывая лейкопластырь, я украдкой смотрю на его костяшки, но на них нет следов ударов.
– Так и знала, что мне надо было остаться дома, – ворчу я. – Я нужна тебе. И чем ты занимался, пока меня не было? Поднимал штангу?
Вместо ответа Рид наклоняется и целует меня, быстро, но крепко. Отстранившись, он говорит:
– Клянусь, ничего особенного. Просто потянулся, чтобы кое-что взять, почувствовал, как лопаются швы – вот и все.
Я надуваю губы.
– Ты недоговариваешь. Я думала, между нами больше не будет секретов.
– Детка, давай не будем ссориться. – Он хватает меня за запястье и тащит за собой из ванной к кровати. – Серьезно, ничего особенного. Я выпил таблетку и скоро буду опять чувствовать себя как пьяный.
Рид криво улыбается, но в глазах улыбки нет. Я изучаю его лицо, чтобы найти ответ, но замечаю лишь, как сильно он сжимает челюсти – наверное, из-за боли. Что бы ни произошло сегодня вечером, оно может подождать до завтра. Ему нужно отдохнуть.
– Мне не нравится смотреть, как ты корчишься от боли, – признаюсь я, когда мы устраиваемся на постели.
– Я знаю, но, клянусь, болит не так сильно.
– Ты должен был отдыхать. – Я хлопаю по повязке, стараясь не обращать внимания на то, как он морщится. – Видишь, тебе больно.
– Еще бы, детка! Если помнишь, меня ударили ножом. – Рид берет мои руки и притягивает меня еще ближе к себе.
Его грудь размеренно поднимается и опускается. Можете забрать у меня все: машины, самолеты, ужины в роскошных ресторанах, но потерю Рида я пережить не смогу. Желудок неприятно скручивает, когда я вспоминаю, почему на самом деле так расстраиваюсь.
– Я виновата, что на тебя тогда напали.
Уголки его губ опускаются.
– Неправда. Не смей так говорить!
– Нет, правда. Дэниел не стал бы заказывать тебя, если бы не я.
Я рассеянно поглаживаю твердые мышцы его живота, провожу по ребрам, радуясь тому, что ранение не такое серьезное.
– Чушь. Я избил его и сказал Кэссиди, что она ужинает с насильником. Конечно, он возненавидел меня.
– Наверное. – Я в это не верю, но понимаю, что спор мне не выиграть. – Остается лишь радоваться, что его здесь больше нет.
– Папа позаботился о нем. Не волнуйся. – Рид гладит мою спину. – Как ужин?
– Хорошо. Совершенно роскошный. В меню было полно слов, которые я даже произнести не могу. – Фуа-гра. Лангустин. Нори.
Рид широко улыбается.
– И что ты заказала?
– Лобстера. Вкусный был. – Как и лангустин, который оказался тоже лобстером, только поменьше. А вот фуа-гра (это утиная печень) и нори (водоросли) я заказывать не стала, потому что они показались мне противными даже на слух.
– Я рад, что ты хорошо провела время.
Руки Рида замедляются, его успокаивающие ласки превращаются во все более… возбуждающие.
Я пытаюсь отодвинуться, смущенная тем, что он с такой легкостью заводит меня. Не хочу ничего такого, пока он не в порядке.
– Я скучала по тебе, – признаюсь я.
Он опять быстро целует меня.
– Я тоже по тебе скучал.
– В следующий раз ты присоединишься к нам. Тебя нельзя оставлять одного!
Он делает глубокий вдох и прижимает меня к себе.
– Заметано. Когда папа опять куда-нибудь полетит, мы полетим все вместе.
– И все-таки это безумие.
– Что именно?
– Самолет. – Я целую его в плечо. – А то, что мы будем вместе, мне понравилось.
– Сильно понравилось?
Единственный свет в комнате – тот, что пробивается из полуоткрытой двери в ванную. Он отбрасывает на тело Рида причудливые тени. Я провожу носом вдоль его шеи, вдыхая запахи мыла и шампуня.
– Очень сильно.
– Детка… – Он откашливается. – Тебе лучше перестать это делать.
– Делать что?
Рид смотрит на меня сверху вниз, а я растерянно смотрю на него.
– Гладить мою грудь. Нюхать меня, – охрипшим голосом говорит он. – Из-за тебя у меня в голове рождаются всякие плохие мысли.
Уголки моих губ поднимаются.
– Плохие мысли?
– Грязные, – поправляет себя Рид.
Моя улыбка становится еще шире. Правда ли это или он просто хотел меня отвлечь, но его слова сработали. Я наклоняюсь, позволяя моим волосам покрывалом накрыть наши лица, и целую его в губы. Рид проводит языком по моей нижней губе, беззвучно спрашивая разрешения. Я приоткрываю губы, и он сразу же пользуется этим, проникая в мой рот языком.
– Нам лучше этого не делать, – шепчу я. – Тебе больно.
Он с улыбкой отстраняется.
– Тогда сделай так, чтобы я почувствовал себя лучше.