Если честно, мне не очень хочется. Я бы остался здесь с ней до начала следующего тысячелетия, и поэтому с неохотой отстраняюсь от нее.
– Давай.
Я помогаю Элле привести себя в порядок, продолжая целовать. Потом сворачиваю покрывала, забрасываю их на плечо и беру ее за руку.
– Рид.
– Да?
– Мне не хватает тебя по ночам.
В груди становится тепло. До побега мы спали вместе в ее кровати почти каждую ночь. Мне не хотелось оставлять ее ни на секунду.
Я стискиваю ее руку и отвечаю:
– Мне тоже.
– Ты будешь опять спать со мной?
– Конечно.
Существует только один ответ на все, о чем бы она меня ни попросила.
– Фу, гадость! – говорит Истон утром в понедельник, когда мы ждем Эллу, которая вот-вот должна приехать в школу из пекарни.
Я провожу рукой по лицу.
– Что? В сиропе замарался? – После тренировки мы заглянули в столовую, и я проглотил с десяток блинчиков.
– Нет, я про твою улыбку, чувак. Ты выглядишь счастливым.
– Козел.
Я протягиваю руку, чтобы по-братски дать ему подзатыльник, но он ловко уклоняется.
Мы одновременно замечаем Эллу, и Ист подбегает к ней и в шутку прячется за ее спиной.
– Спаси меня, сестренка. Наш старший братец наезжает на меня.
– Рид, выбери кого-нибудь себе по размеру, – кричит Элла.
Я пользуюсь моментом, чтобы как следует рассмотреть ее, все детали, которые так мне нравятся, от сногсшибательной улыбки до хвостика, который качается из стороны в сторону в такт ее шагам. Обычная школьная форма, в которой ходят все ученицы Астора: клетчатая юбка, белая рубашка, синий блейзер, – на ней смотрится чертовски сексуально. Наверное, потому что я представляю, что там, под одеждой.
– Ты права. Истон какой-то дохлый. Надо с ним полегче.
Когда Элла подходит ближе, я притягиваю ее к себе. Так близко, что чувствую, как в грудь впиваются лямки ее рюкзака. Затем наклоняюсь и целую ее, страстно и долго, пока Истон, который стоит за спиной Эллы, не начинает кашлять.
Она отстраняется, и ее губы становятся прекрасного розоватого оттенка. Мне хочется не ходить в школу, затащить ее в свою машину и сделать так, чтобы ее тело везде было такого же цвета.
– Привет, малыш. Хочешь конфетку? – спрашивает Элла с соблазнительной улыбкой.
– Еще как! – незамедлительно отвечаю я. – Где фургон? Пусть меня уже похитят.
Я шутливо оглядываюсь по сторонам.
– Фургона нет, но зато здесь…
Она поворачивается и шевелит рюкзаком. Прямо сверху я замечаю маленькую белую коробку.
– Есть пончик для каждого, – заканчивает фразу Элла, когда я уже достаю коробку.
Истон запускает туда руку и сразу откусывает половину пончика, прежде чем отдать контейнер обратно. Потом показывает мне два поднятых вверх больших пальца. Я проглатываю свой и вижу, как по лужайке идут близнецы и Лорен. Они кивают в знак приветствия, и я машу им рукой, подзывая к нам.
– Для тебя, Лорен, тоже найдется, – говорит Элла, когда они подходят.
Лорен, смущенно улыбаясь, опускает голову.
– Спасибо.
– Не за что.
Элла прислоняется ко мне, пока я доедаю пончик.
– Как прошла тренировка?
– Хорошо. Все на взводе и хотят выйти на команды штата. В прошлом году мы вылетели в полуфинале. Парень из команды частной школы Святого Франциска вырубил Уэйда так сильно, что тот потерял сознание, и врачи не разрешили ему вернуться в игру. Наш запасной не смог бы попасть куда нужно, даже если бы к его голове приставили пушку.
Элла фыркает.
– Значит, тебе все равно, выиграете вы или нет?
– Ага, совсем все равно, – ухмыляюсь я.
Мы оба знаем, что я кайфую от победы, как и от многих других вещей.
Со стороны ступеней доносятся громкие крики.
Элла прищуривается.
– Что там происходит?
– Наверное, ажиотаж из-за плей-офф. Следующие несколько недель будут горячими. Не забывайте про командный дух, – напоминает нам Истон.
Элла вяло произносит «ву-ху!». Но ничего, мы еще сделаем из нее футбольную болельщицу.
– Самое классное, что во время этих четырех недель, пока идет плей-офф, будут дни, когда не нужно носить форму, – говорит ей Лорен. – Синие дни. Золотые дни. Дни безумных шляп.
– Пижамный день, – Истон озорно играет бровями.
К нам подходят Уэйд и Хантер.
– Чего ты улыбаешься? – спрашивает Уэйд Истона.
– Из-за пижамного дня.
– Черт, мой самый любимый день в году!
Уэйд и Ист дают друг другу пять.
– Помнишь Эшли-Эм? – спрашивает мой брат. – Она надела розовую…
– Короткую ночнушку, – заканчивает за него Уэйд. – Помню. Потом у меня еще целый месяц вставал на розовый.
Он поворачивается к Элле и спрашивает:
– А ты что наденешь?
– Деревенскую ночную рубашку до пят и бабушкины панталоны, – с сарказмом отвечает она. – Ну а вы, ребята, наверное, гоняете в одних боксерах?
Уэйд был бы только за.
– Черт, если бы разрешили, я бы весь день проходил нагишом. Свободу яйцам двадцать четыре часа в сутки! Это моя мечта.
Но мы с Истоном не успеваем сострить по поводу того, что нам не хочется все уроки напролет смотреть на сосиску и яйца Уэйда, потому что крики и шепот у парадного входа становятся все громче.
Хантер, вездесущий и молчаливый спутник Уэйда, отходит, чтобы разузнать, что там. Мы все идем за ним, потому что скоро должны начаться занятия.
В самом шуме нет ничего особенного, но вот толпа учеников в пять рядов – это уже нечто из ряда вон. Только футбольные матчи собирают столько народу. И то лишь потому, что для многих это повод потусоваться с друзьями.
Мы с Уэйдом и Истоном обмениваемся тревожными взглядами. Даже Хантер понимает, что здесь что-то не так. Мы дружно начинаем проталкиваться вперед. Рука Эллы держится за мой рюкзак, и я протягиваю руку за спину, чтобы схватить ее за запястье. Не хочу потерять ее в толпе. Чувствую, что происходит что-то нехорошее, неправильное.